ALEX LIFESON в недавнем интервью CBC Radio One подтвердил, что он по-прежнему встречается с басистом/вокалистом RUSH Geddy Lee раз в неделю, чтобы пообщаться и поиграть музыку: «Geddy — мой лучший друг. Мы много всего делаем вместе. Мы вместе играем в теннис. Часто мы вместе заливаем в себя слишком большое количество вина. Иногда он определённо пьёт слишком много кофе. Так что я прихожу к нему домой, и мы просто тусим. Неизменно мы спускаемся вниз, в его студию, и играем, и ради удовольствия исполняем несколько песен RUSH — только мы вдвоём, просто джемы. На самом деле мы просто играем. Нам нравится играть вдвоём. Мы сочиняем музыку вместе уже 50 лет. И, честно говоря, он мой лучший друг. Почему бы мне не проводить с ним время? Вот такие у нас отношения. И ходят слухи о чём угодно — о новом альбоме и прочем. Но мы просто наслаждаемся обществом друг друга. Я разговариваю с ним почти каждый день, и так было всегда». Он также вспомнил о последнем туре RUSH, который завершился 1 августа 2015 года в лос-анджелесском «Форуме»: «Мы гастролировали 40 лет. Не было ничего, чего бы мы не достигли. Мы успели сделать всё. И это захватывающе — слышать аудиторию, но, честно говоря, когда выходишь на сцену, то не думаешь о ней. Её даже не замечаешь. Я думаю: "Надеюсь, я не сыграю вновь ту неправильную ноту, которую я сыграл прошлым вечером. А когда мы дойдём до этого перехода, что я должен делать?" Я думаю о работе. А наша природа не в том, чтобы быть знаменитыми, и это было особенно справедливо в отношении Нила. Здорово, когда ты знаменит, но мы думали о работе и о том, как сделать всё от нас зависящее. Мы чувствовали, что на нас лежит очень серьёзная ответственность. Люди заплатили большие деньги за то, чтобы прийти на наш концерт. Мы должны устроить хорошее шоу. Мы не собирались напиваться и скакать на сцене, как будто мы боги рок-н-ролла. Мы не употребляли наркотики... Ну, может быть, немного в первые дни — немного травки перед выступлением... Но уж точно, когда мы стали хедлайнерами, никаких возлияний. Даже глотка пива — ничего, чтобы сохранить ясный ум. Так что мы всегда относились к этому вопросу весьма серьёзно. Нил был непреклонен насчёт окончания деятельности. Бывали моменты, когда он думал, что, возможно, мы могли бы немного растянуть гастроли, но потом у него начались проблемы с ногами, и он решил закончить. Мы с Geddy были разочарованы. Мы чувствовали, что у нас ещё много топлива в баке. Этот последний тур был замечательным, потому что это была ретроспектива от прошлого тура вплоть до самого начала, когда наши усилители стояли на двух маленьких табуретках на сцене в спортзале. Мы проделывали весь этот путь во времени. И мы могли бы провести в этом туре ещё как минимум 20 или 30 концертов. Мы отчаянно хотели поехать в Европу. У нас там было много поклонников, но мы так и не смогли туда попасть — особенно в Великобританию. Так что мы с Ged'ом были очень разочарованы. Честно говоря, нам было немного горько, что всё так закончилось. Но что мы могли поделать? Нил занимался этим 40 лет. У него была самая сложная работа в группе. И он чувствовал, что если он не может выкладываться на сто процентов, пора заканчивать». На вопрос о том, тяжело ли было после этого сидеть дома и не выезжать на гастроли, Alex ответил: «На тот момент, нет, мне не было тяжело сидеть дома. У меня есть двое внуков. Это означало, что я мог проводить с ними больше времени и смотреть, как они растут. Это в какой-то мере было компенсацией для моих детей, потому что мы часто уезжали на гастроли когда они росли. Так что я приспособился. Я скучал по выступлениям. Я жалел, что не могу заниматься этим и дальше, но чем больше я становился домоседом, тем меньше думал о славе и чём-то подобном, я ощутил, что в жизни есть и другие вещи, которыми хочется заниматься, и другие направления, по которым хочется двигаться. Так что переход был не таким уж сложным, если не считать небольшого недовольства, которое мы испытывали. Потом, конечно, Нил обнаружил, что болен. И после такой новости уже ничего не имело значения. Когда Нил потерял свою дочь в 1997-м, я не играл на гитаре целый год. У меня просто пропало всякое желание наслаждаться красотой и любовью к музыке. И то же самое произошло, когда умер Нил. Я не хотел играть, и всё было не так, как раньше. Со мной случается такое: я горюю в течение года, а потом пытаюсь выйти за пределы и перезагрузить себя. Именно это я и сделал с моим новым проектом ENVY OF NONE после смерти Нила».